Праздник

Проснулся пьяный. Во рту гарь коньячной ночи. На языке стон и матерный мусор.
- С праздником! – залился припадочный телевизор.
Вечно праздничная страна, дай мне воды! А впрочем, меня тошнит от воды. От холодного молока сводит горло.
Уже через пол часа я тащился в сторону исполкома невского района. Мне нравится называть исполком исполкомом. Исполнительный комитет партии – звучит, как «союз нерушимый» гордо и по-королевски. А не какое-то вялое, будто рукав инвалида - «администрация». Администрация, флуктуация, кастрация. Где-то между.
Я шёл. И моими разжиженными ногами двигала необходимость сдать какие-то бумажки в жилищный отдел.
Обогнул Куракину дачу, спустился в длинный, заляпанный древними наскальными подписями, подземный переход через Ивановскую, страдающую от вечного запора автомобильных пробок.
Вышел к исполкому. Здесь меня и настиг праздник-праздник.
Напротив исполкома, через дорогу - на полянке с флагштоком и буйной, цвета злобных глаз, клумбой, выстроилась прилежная толпа из бабок, дедок, тёток с грудными детьми. Из дверей исполкома, вальяжно спускаясь по лестнице, выходили чиновники и чиновницы.
Вялые полицейские. Прохладный ветер с Невы. Небо, будто из рваного в клочья серого картона. За полянкой, лежит, дёргается тряпичная кишка набитая воздушными шариками. Рвутся в полёт. Их удерживает девочка подросток в костюме с надписью «Россия». На Володарском мосту привычно туго – сомкнулись геморроидальные бока, сдавили машины. Те едва пролезают, гавкают, стонут, дымят из всех щелей.
Из колонок вырывается восторженная песня: голосом молодого Кобзона, певец под вокализ детского хора, басит о «далёком и близком моём районе Невском».
Невский район, невский район. Я бы подпел. Но меня тошнит от ночного коньяка. Я хочу лечь на травку.
Песня обрывается фанфарами. К микрофону выходит ведущий в чёрном смокинге. Он начинает говорить. Мне кажется, это русский язык. Я не понимаю не слова. Люди вяло, плешиво аплодируют. К микрофону вызывают тёток, раздавленных возрастом и коричневыми юбками. Тётки вместе с гренадёром трубачом тянут за верёвку флагштока. Трёхцветное полотно лениво взбирается на макушку под звуки гимна Советского союза.
Я не смотрю на флаг. Я смотрю на девушку впереди. Она переминается с ноги на ногу. Ей трудно стоять на высоких каблуках. Но именно эти каблуки заставляют мышцы бёдер и ягодиц волнительно перекатываться и напрягаться.
Она поворачивается. Я не хочу знать её лица. Это будет лишним.
Флаг залез на самый верх и затрепыхал под усиливающимся невским ветром.
На сцену выбежал молодой, но уже лысеющий певец в длинном френче с жилеткой с металлическими пуговицами. И певица – слегка одутлая, словно аллергик, укушенный запретным фруктом, в розовм платье. выскочили, закружились, запели про Россию.
Гемморой Володарского моста не сдавался: он тоже рычал, и стонал автомобильными клаксонами во славу страны.
Меня волновал только один вопрос – имя праздника, которому обязан народ бесплатными развлечениями.
Впрочем, об этом я быстро позабыл. Когда смолкли все песни и танцы. Ведущий торжественно объявил о встрече в следующем году, и толпа стала расходиться, тут то и обнаружился труп…