Первый выпад Первый секс
Mar. 23rd, 2017 11:46 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
zurzvezdochetФотография с моих первых водительских прав напомнила мне старую весёлую историю про первый секс.
Это было серой зимой 96-го года. Мне было 15 лет. Выглядел я на несколько лет младше. Да и вёл себя так же… Все мои ровесники давно брились, курили и пили. Со мной ничего такого интересного не происходило.
Вся моя тогдашняя жизнь умещалась в три стандарта: школа, переезд через весь город на тренировку с носом в книжку, потом снова домой, книжка до полу ночи, и вот уже следующий день.
Я пользовался успехом у девочек. Мне постоянно слали всякие записочки (в те времена не изобрели смски!), а несколько девочек и вовсе объяснились в любви. При этом вёл я себя с девушками, как дурачок (и теперь мало что изменилось, видно, это у меня в крови). Я мог только кривляться и сопеть.
У меня никого не было, и я думал, а куда спешить, в мире столько женщин, и я им всем нужен.
Это было время мучительного полового созревания, а точнее – его финал. И, конечно, сексуальные желания разрывали меня на части. К тому же, мне казалось, что все мои ровесники, которые пили, курили и брились, давно имели то, о чём я так мечтал – секс.
А я дода и лох!
Нашёл ещё пару фоток того времени. Фотографировал мой брат, который тренировался на мне, занимаясь в фотокружке дома творчества. Правда, слишком добрыйм и весёлым я тут выгляжу. Я таким не был и не буду.
А вот и сам рассказ:
Я шёл от метро, затянув голову в воротник куртки, продуваемый ледяным январским ветром. Уставший, но как всегда восторженный своим одиночеством и упадком природы улицы Ново-Александровской, по которой ежедневно мне приходилось вышагивать от дома до метро.
На встречу, походкой Буратино, весь на шарнирах, в распахнутой дублёнке шёл Яша – знакомый азер, которому мы когда-то сдавали свободную комнату. Вообще-то, его звали Ялчин, но почему-то весь их люд, приезжая, придумывал себе русские имена.
Он крепко сжал своей огромной волосатой пятерней мою детскую ручонку, спросил, как жизнь, как у меня с бабами и вообще. Я ответил, что с бабами всё отлично. Он хитро прищурился и спросил «Ты так и того?». Осенью я имел неосторожность признаться, что у меня никогда не было женщин. А Яша всё сокрушался, как же так, без этого не стать мужиком, тебе ведь уже 15!
И я соглашался, мне уже 15, целых пятнадцать. Может, я уже пол жизни прожил. А всё как лошок.
- Завтра в 9 приходи ко мне, знаешь, где я сейчас живу? – Яша махнул волосатой ладонью в сторону хрущёвки, что дряхлой собакой прижалась к белой земле, ближе к улице Бабушкина.
Я так и представлял этот дом Яши, когда шёл к нему в жекином пиджаке, обильно надушенный дезодорантом. Представлял его хрущёвку старым псом, что лежит у дороги, а грязные окна – струпья и проплешины на серой пятнистой шерсти.
Меня трясло от волнения. Ужасно хотелось вернуться домой, убежать.
Яшины дела на рынке, видимо, шли хорошо. Теперь он снимал однушку.
В квартире пахло луком, туалетом и почему-то прокисшим пивом. Этот запах тёплыми испарениями окутывал тело, как влажная летняя простынь.
Я разделся. Подталкиваемый Яшей, вошёл в комнату. Веселье было в самом разгаре. За столом, придвинутым к тахте, сидели две девицы. Взрослые. Обоим не меньше двадцати.
В углу из телевизора верещала порнуха. Голые актрисы в ролях викторианских куртизанок, в париках, с мушками, раздвигали зады перед кучерами с огромными членами.
Я сел на табуретку напротив. Мне тут же придвинули стакан с водкой. Предыдущим летом я страшно отравился, и теперь не мог пить водку, о чём и сказал. Девки смеялись и всё равно заставили меня выпить. Я зажмурился, плеснул в рот зелье. Но горло наглухо не пускало его дальше.
- Сожми губы, - смеялась тёмненькая. Кажется, её звали Лена.
Светлая только пьяно улыбалась. Её звали Ира.
Я послушно сдавил зубы и губы. И тогда водка брызнула носом, выжигая слизистую и вызывая слёзы. Я побежал в ванну. Лицо горело, и скорее, не от водки, а от стыда.
Вернулся не скоро. Пока лицо не остыло. Девки пьянели на глазах. Стужа гудела за чёрным окном. Порнуха пищала французским «Уи». Яша мацал тёмненькую. Кивнул мне, что бы я сходил покурить с Ирой. Мы пошли на кухню. Девка закурила. Усадила меня на табуретку и села мне на колени.
- Ты спортсмен что ли? – спросила она, дыхнув на меня горьким вонючим дымом и водочным перегаром. – У тебя ноги такие крепкие.
- Да, - говорю, - спортсмен.
- А что за спорт?
- Гребля на байдарках.
- Огребаешь что ли?
Она громко засмеялась и стала елозить на моих коленках.
- А девушка у тебя есть? А была? Ну, ты понимаешь о чём я?
- Не было.
Я хотел соврать, но язык не слушался.
- Совсем-совсем?
Она засунула руку в мои штаны, улыбнулась и подмигнула.
В кухню зашёл Яша. Он застёгивал рубашку. Вытащил сигареты из ящика над раковиной, облокотился на стол, закурил, подмигнул и кивнул в сторону комнаты.
Лена спала, как мертвец, с полуоткрытыми глазами и открытым ртом. На столе валялись упаковки с таблетками. Они закидывались чем-то помимо алкоголя.
Стужа из окна, из щелей, из телека с порнухой ледяной струёй проникала в обожженный водкой нос, в рот, в каждую пору моего организма.
Ира сняла джинсы, потом трусы. Осталась в одной футболке. Я застыл в центре комнаты: жена Лота, которая обернулась. И голая Гоммора поразила меня. Я выдыхал стужу резкими толчками груди.
Ира легла на тахту, рядом со спящей мёртвой сестрой.
- Ну ты идёшь? - она говорила вяло. Глаза закатывались.
Я смотрел на Ханаанский символ, стоя у Мёртвого моря, что застыло за чёрным окном хрущёвки – старого пса. Пёс хрипел и всеми своими внутренностями давил на меня, пытаясь сплющить, переварить желудочной водкой.
Я скинул пиджак, стащил джинсы, но рубашку оставил, будто последний оплот защиты от собачьего желудка.
И залез на пьяную, почти спящую бабу. Она раздвинула ноги. Странный, неведомый ранее запах будто прибил меня к ней. Я задрал её футболку, обеими ладонями сжал её небольшую грудь.
- Какой ты неловкий, - прошептала она, опустила руку и направила меня.
Не помню, через сколько секунд я кончил.
Я быстро оделся, кивнул Яше, который курил на кухне, и удивлённо вскинул брови, когда понял, что убегаю и не поделюсь, как всё прошло в ПЕРВЫЙ раз.
Но чем я мог поделиться? Пёс раздавил меня. Остались одни останки.
Я бежал домой по чёрной Ново-Александровской в распахнутой куртке. Ледяной воздух колотил в лицо и грудь. Огромная крыса застыла по центру дороги, будто готовясь атаковать. Но я не сбросил скорость. Она встрепенулась и скрылась в мусорном баке помойки.
А потом я пришёл домой, лёг в холодную постель. Батарея едва теплилась. Из окон сквозило. И не мог заснуть. Я всё думал, так не могло пахнуть из женщины. Не может, не может, не может…
Это было серой зимой 96-го года. Мне было 15 лет. Выглядел я на несколько лет младше. Да и вёл себя так же… Все мои ровесники давно брились, курили и пили. Со мной ничего такого интересного не происходило.
Вся моя тогдашняя жизнь умещалась в три стандарта: школа, переезд через весь город на тренировку с носом в книжку, потом снова домой, книжка до полу ночи, и вот уже следующий день.
Я пользовался успехом у девочек. Мне постоянно слали всякие записочки (в те времена не изобрели смски!), а несколько девочек и вовсе объяснились в любви. При этом вёл я себя с девушками, как дурачок (и теперь мало что изменилось, видно, это у меня в крови). Я мог только кривляться и сопеть.
У меня никого не было, и я думал, а куда спешить, в мире столько женщин, и я им всем нужен.
Это было время мучительного полового созревания, а точнее – его финал. И, конечно, сексуальные желания разрывали меня на части. К тому же, мне казалось, что все мои ровесники, которые пили, курили и брились, давно имели то, о чём я так мечтал – секс.
А я дода и лох!
Нашёл ещё пару фоток того времени. Фотографировал мой брат, который тренировался на мне, занимаясь в фотокружке дома творчества. Правда, слишком добрыйм и весёлым я тут выгляжу. Я таким не был и не буду.
А вот и сам рассказ:
Я шёл от метро, затянув голову в воротник куртки, продуваемый ледяным январским ветром. Уставший, но как всегда восторженный своим одиночеством и упадком природы улицы Ново-Александровской, по которой ежедневно мне приходилось вышагивать от дома до метро.
На встречу, походкой Буратино, весь на шарнирах, в распахнутой дублёнке шёл Яша – знакомый азер, которому мы когда-то сдавали свободную комнату. Вообще-то, его звали Ялчин, но почему-то весь их люд, приезжая, придумывал себе русские имена.
Он крепко сжал своей огромной волосатой пятерней мою детскую ручонку, спросил, как жизнь, как у меня с бабами и вообще. Я ответил, что с бабами всё отлично. Он хитро прищурился и спросил «Ты так и того?». Осенью я имел неосторожность признаться, что у меня никогда не было женщин. А Яша всё сокрушался, как же так, без этого не стать мужиком, тебе ведь уже 15!
И я соглашался, мне уже 15, целых пятнадцать. Может, я уже пол жизни прожил. А всё как лошок.
- Завтра в 9 приходи ко мне, знаешь, где я сейчас живу? – Яша махнул волосатой ладонью в сторону хрущёвки, что дряхлой собакой прижалась к белой земле, ближе к улице Бабушкина.
Я так и представлял этот дом Яши, когда шёл к нему в жекином пиджаке, обильно надушенный дезодорантом. Представлял его хрущёвку старым псом, что лежит у дороги, а грязные окна – струпья и проплешины на серой пятнистой шерсти.
Меня трясло от волнения. Ужасно хотелось вернуться домой, убежать.
Яшины дела на рынке, видимо, шли хорошо. Теперь он снимал однушку.
В квартире пахло луком, туалетом и почему-то прокисшим пивом. Этот запах тёплыми испарениями окутывал тело, как влажная летняя простынь.
Я разделся. Подталкиваемый Яшей, вошёл в комнату. Веселье было в самом разгаре. За столом, придвинутым к тахте, сидели две девицы. Взрослые. Обоим не меньше двадцати.
В углу из телевизора верещала порнуха. Голые актрисы в ролях викторианских куртизанок, в париках, с мушками, раздвигали зады перед кучерами с огромными членами.
Я сел на табуретку напротив. Мне тут же придвинули стакан с водкой. Предыдущим летом я страшно отравился, и теперь не мог пить водку, о чём и сказал. Девки смеялись и всё равно заставили меня выпить. Я зажмурился, плеснул в рот зелье. Но горло наглухо не пускало его дальше.
- Сожми губы, - смеялась тёмненькая. Кажется, её звали Лена.
Светлая только пьяно улыбалась. Её звали Ира.
Я послушно сдавил зубы и губы. И тогда водка брызнула носом, выжигая слизистую и вызывая слёзы. Я побежал в ванну. Лицо горело, и скорее, не от водки, а от стыда.
Вернулся не скоро. Пока лицо не остыло. Девки пьянели на глазах. Стужа гудела за чёрным окном. Порнуха пищала французским «Уи». Яша мацал тёмненькую. Кивнул мне, что бы я сходил покурить с Ирой. Мы пошли на кухню. Девка закурила. Усадила меня на табуретку и села мне на колени.
- Ты спортсмен что ли? – спросила она, дыхнув на меня горьким вонючим дымом и водочным перегаром. – У тебя ноги такие крепкие.
- Да, - говорю, - спортсмен.
- А что за спорт?
- Гребля на байдарках.
- Огребаешь что ли?
Она громко засмеялась и стала елозить на моих коленках.
- А девушка у тебя есть? А была? Ну, ты понимаешь о чём я?
- Не было.
Я хотел соврать, но язык не слушался.
- Совсем-совсем?
Она засунула руку в мои штаны, улыбнулась и подмигнула.
В кухню зашёл Яша. Он застёгивал рубашку. Вытащил сигареты из ящика над раковиной, облокотился на стол, закурил, подмигнул и кивнул в сторону комнаты.
Лена спала, как мертвец, с полуоткрытыми глазами и открытым ртом. На столе валялись упаковки с таблетками. Они закидывались чем-то помимо алкоголя.
Стужа из окна, из щелей, из телека с порнухой ледяной струёй проникала в обожженный водкой нос, в рот, в каждую пору моего организма.
Ира сняла джинсы, потом трусы. Осталась в одной футболке. Я застыл в центре комнаты: жена Лота, которая обернулась. И голая Гоммора поразила меня. Я выдыхал стужу резкими толчками груди.
Ира легла на тахту, рядом со спящей мёртвой сестрой.
- Ну ты идёшь? - она говорила вяло. Глаза закатывались.
Я смотрел на Ханаанский символ, стоя у Мёртвого моря, что застыло за чёрным окном хрущёвки – старого пса. Пёс хрипел и всеми своими внутренностями давил на меня, пытаясь сплющить, переварить желудочной водкой.
Я скинул пиджак, стащил джинсы, но рубашку оставил, будто последний оплот защиты от собачьего желудка.
И залез на пьяную, почти спящую бабу. Она раздвинула ноги. Странный, неведомый ранее запах будто прибил меня к ней. Я задрал её футболку, обеими ладонями сжал её небольшую грудь.
- Какой ты неловкий, - прошептала она, опустила руку и направила меня.
Не помню, через сколько секунд я кончил.
Я быстро оделся, кивнул Яше, который курил на кухне, и удивлённо вскинул брови, когда понял, что убегаю и не поделюсь, как всё прошло в ПЕРВЫЙ раз.
Но чем я мог поделиться? Пёс раздавил меня. Остались одни останки.
Я бежал домой по чёрной Ново-Александровской в распахнутой куртке. Ледяной воздух колотил в лицо и грудь. Огромная крыса застыла по центру дороги, будто готовясь атаковать. Но я не сбросил скорость. Она встрепенулась и скрылась в мусорном баке помойки.
А потом я пришёл домой, лёг в холодную постель. Батарея едва теплилась. Из окон сквозило. И не мог заснуть. Я всё думал, так не могло пахнуть из женщины. Не может, не может, не может…
